Очень рано Федор уходит в тайгу проверять ловушки. Мышкует, однако. Через сон слышу удаляющийся лай собак. Что называется, после вчерашнего, я просто никакой. Готовлю себе какой то запредельной горечи чай, почти что чефир. Немного легчает. Бестолково, в полусознании, подобно зомби, какое то время шарюсь по дому. Насколько ж надо быть матерым мужиком, что бы всю эту пытку повторять чуть ли не ежедневно, как это принято в приличных домах. Что бы как-то придти в себя и придать, хотя бы отдаленную видимость разумности моим конвульсиям, выхожу на лыжах в направлении ближайшего распадка. Пол часа интенсивной ходьбы заставляют тело обильно потеть, дыхание становится более глубоким, мутная пелена спадает с глаз и постепенно ко мне возвращается живое чувство присутствия. Границы восприятия разширяються из глубокого мрака болезненной плоти, на встречу миру и солнцу. Насладившись великолепием окружающей жизни, которая в минуты ухода похмельного синдрома особо выразительна, направляюсь обратно к зимовью. Лыжня хорошая и я двигаюсь, что называется, легко и не принужденно. При таком резвом ходе, должен добраться туда минут за сорок. Где-то через пол часа бега, начинаю принюхиваться, прислушиваться. Вскоре становится ясно, что «не ладно что-то в королевстве Датском». Уже совершенно без бывшего энтузиазма бегу еще где-то с пол часа. Другой какой лыжни тут как бы и не наблюдалось, Федор ушел в противоположную сторону, да я бы заметил пересечение. Это ж целое событие. Через какое-то время решаюсь возвращаться, дальше бежать в этом направлении просто бессмысленно. Пробежав изрядное время в обратном направлении, достаточное для того, что бы достичь конца лыжни, прихожу в полное отчаяние. Мне приходилось бывать в подобных ситуациях, когда что-то как бы возвращает тебя в тоже место, из которого ты вышел. Но такое бывало в местах густонаселенных, и все эти блуждания не несли в себе прямой угрозы жизни. Здесь же все серьезно. Сбивает с толку то, что лыжня, вот она, свежая. Казалось бы, куда тут денешься. Немного отдышавшись, успокаиваюсь. Вспоминаю утренний выход, вчерашнюю пьянку. Что-то настораживает. Ага, ощущение зомбированости, Федор что-то сотворил. -Да ты сам вел себя как полуслепой щенок. Я полулежу на лежанке. Одежда на мне мокрая. Чувствую себя так же ужасно, как утром. -А что вел себя, мы ж водку пили. -А ты что хотел. Самое время чтобы нанести удар. -Какой удар. Я ж твой гость. -Гость, гость. Ну и что гость. Оставят и будешь работать, лед таскать, дрова рубить. Можно собакам скормить. -Как это оставить? -Ну, ты ж не смог выйти. -Так я ж и не ходил. -А ты уверен? Федор выразительно смотрит на мои камусы. Они явно мокрые. -А как я сюда попал? -Ну как, как. Пришел. -Что-то не помню. -Конечно, не помнишь. Ты много чего не помнишь. Что тебя удивляет? -Да не то, что удивляет. Просто, как говорят, не могу освоиться на сложном онтологическом рельефе. Федор смеется. Его явно веселят мои философские изыскания -Ты бы лучше вести себя за столом научился, ведешь себя как ребенок. Это значит что я был совершенно открыт и уязвим, и что в этом мире не бывает, как говорится, ни свата, ни брата, и дружеское расположение всего лишь удобное положение для нанесения смертельного удара. Очень даже часто, просто якутским ножом, которым только что отрезал другу кусок мяса. Пытаюсь, как нынче говорят, отмазаться, что мол в нашей, как бы цивильной, среде такой уровень внимания к происходящему не практикуется и выглядит как бы слегка паталогично, чтоб не сказать идиотски. Федор как бы уверен в обратном. Вся эта наша цивильная жизнь ничто иное, как полный маразм выживших из ума дегенератов. - Не уж то вправду мы так никчемны, и что никакого ума. - А по что тебе ум. Ты свой ум отдал городу. Это он за тебя думает и решает. Твое дело отдавать энергию. Ты просто бензин. А кто, куда едет, не тваго ума дело. - А ты свой ум куда дел? - Федор такие бессмысленные вопросы просто игнорирует. На улице туман, пурга. Кто бы сказал что уже начало мая. Федор с сожалением смотрит на меня. Ему не понятно мое стремление привязывать себя ко времени. Туман и снег это понятно. Но начало мая, 26 оборот вокруг солнца или сороковой от луны, как и 2 часа от полудня, как-то не имеют какого практического применения. - Когда идешь по следу сохатого, ты же не смотришь на часы, риторически спрашивает Федор. - Ну, я то, как раз вполне и могу. Это вносит как бы некую эмоциональную составляющую. Мол, уже пятый час напрягаюсь… - Ну, это то, как раз и делает тебя уязвимым, твоя эмоциональная составляющая. Тебя как бы беспокоит не само дело, а то какое оно место занимает во времени, где ты находишься, в тайге или на Кавказе. Разумеется, он прав. Конечно, же, каждый мой поступок и действие являются результирующей очень многих ценностных составляющих. Нравственной, эмоциональной, физиологической и т. д. Дифференциация в глубину. Федора же интересует исключительно эффективность его усилий. Добыл сохатого, отсюда и все остальное. Наша ориентация на успех лишена определенности, конечный результат, подобно горизонту, отодвигается по мере приближения к нему. Если же цель становится определенной, скажем деньги как добыча, то тут же добыччик становится в позицию конфронтации с обществом. Говаривают, что слово «время» произошло от веремя - жаркая часть дня, ведро. Скорее всего, это состояния расслабленности и ничего не деланья. Отсюда «иметь время» равнозначно - быть в состоянии ничего не делать, то бишь балдеть. У Балды времени навалом, он бездельник. Ну и понятно, что для городского человека состояния сна еды и прочего определено, задано движением социума. Ты кушаешь не потому что голоден, и даже более того, ты можешь быть просто сытым, но машина предполагает, что все винтики должны заправляться и винтики чешут в столовку, сетуя на отсутствие апетита. Охотник питается и спит исходя из обстоятельств дела. И тот и другой находятся в том же положении обусловленности. Хотя многие склонны думать, что охотник живет , что называется, здоровой жизнью в согласии с природой. Так что, получается, что нет свободы под оливами, что всякое человеческое существо всегда и всюду, в той или иной мере, обусловлено. История древняя как мир - свобода и обусловленность. Но человек, ничем не обусловленный он как бы вне игры. Но невозможно быть вне Игры, раз уж начальство ее определило и само эту Игру, можно сказать, и затеяло. Остается разве затевать все более мощные игры, которые бы включали ту, менее мощную, как некий составляющий элемент. После всех этих полевых изысканий долго болею. Внутренний жар, сухость, упадок сил. Особенно плохо по ночам, когда сознание как бы отключено. Все-таки достали темные спецы. Хотя почему темные, просто спецы. Так сказать профи, мол ничего личного. Выкручиваюсь как могу, но дела все хуже. Придется уходить, не осилить на этот раз. Слишком глубоко увяз в какие-то заморочки, суть которых так и остается для меня сокрытой. Чувствую что помереть просто ничего не стоит, на секунду потеряй бдительность и все. Со временем наваливается усталость, все труднее реализовать интенсивность присутствия. Все же придется уйти, зализать раны, очухаться. Белые ночи, серые дни. Как водится сидим за столом. Николай, как всегда о Париже и охоте, остальные едят и пьют. Все как обычно. Да и что не обычного может произойти в этих краях, где обычай суров но справедлив, а сильный всегда прав. Прав уже хотя бы тем, что жив и поддерживает при жизни еще пару-тройку домочадцев.

экспозиция

вернуться к карте сайта

Сайт создан в системе uCoz